Это была удивительная редакция: как говорится, в одном флаконе были перемешаны, казалось бы, совершенно несовместимые субстанции. «Информация», как коротко называли ее промеж собой телевизионщики, одновременно выпускала полуофициозную программу «Время» и перестроечную «До и после полуночи», солидную «Международную панораму» и первую утреннюю информационно-развлекательные программы «120 минут», потом превратившуюся в «Утро», экспериментальные выпуски ТСН – «Телевизионной службы новостей» с юной Татьяной Митковой и не облысевшим еще Дмитрием Киселевым.

Самое удивительное, что очень часто делали эти программы одни и те же люди. Программа «Время» оставалась твердыней советской коммунистической пропаганды, которую горбачевская перестройка/гласность почти не затронула. Но ветры перемен продували редакцию насквозь. Многие с завистью следили, какие чудеса творят коллеги-газетчики в «Московских новостях»,
в «Огоньке»; насколько больше всего позволено ребятам из «молодежки», которые здесь же, в Останкино, делают программу «Взгляд».

Нет, конечно, редакция была полна коммунистических ретроградов, этаких телевизионных «Нин Андреевых», которые злобно шипели по поводу малейших новаций, но большинство молодых сотрудников пытались делать хоть что-нибудь новое в программах, считавшихся «побочным продуктом». В духе привычного советского двоемыслия, «отбывали номер» на выпуске программы «Время» (с примерно таким же настроением, как ходили на овощебазу или в Университет марксизма-ленинизма), а потом делали что-то для души.

Накануне 1989 года в «Информацию» пришел из «молодежки» новый главный редактор – Эдуард Сагалаев. Забегая вперед, скажу, что даже ему – по тем временам почти революционеру – программу «Время» победить не удалось. Один из руководителей редакции, покойный Леонид Хатаевич, сказал мне когда-то: «Знаешь, в рубрике «Вести с полей» операторы любили крупным планом снимать трактор, который медленно, переваливаясь с боку на бок, ползет по расквашенной дождями пашне, и видно, как гусеницы растирают комья земли, подминают старую ботву, неубранные остатки урожая… Наша программа – вот такой же тяжелый, неумолимо движущийся вперед трактор, который невозможно повернуть, который ползет, подминая под себя и вдавливая в землю без остатка всё, что попадается на пути: события, факты, журналистские судьбы, и остановить эту машину невозможно».

Сагалаев привел за собой из «молодежки» несколько талантливых репортеров, стал продвигать нашу редакционную молодежь, застоявшуюся «на подхвате», среди них – автора этих строк, но сопротивление материала программы «Время» было так сильно, что в конце концов было решено: по воскресеньям вместо программы «Время» силами либерально настроенной части редакции делать совершенно другую передачу.

Новая программа получила название «Семь дней». На самом деле это была первая в истории нашей тележурналистки попытка выпускать еженедельную итоговую программу о внутриполитической жизни страны. Вел ее сам Сагалаев.
Первый выпуск программы был назначен на 12 ноября 1989 года, на исходе тогда еще затяжных ноябрьских праздников.

К этому выпуску я получил редакционное задание, от которого дух захватывало: сделать материал о первой за многие десятилетия альтернативной праздничной демонстрации 7 Ноября. Такого не было в Москве аж с 1927 года, когда сторонники Троцкого вышли на демонстрацию в честь 10-летия большевистской революции отдельно от сторонников Сталина. Кстати, для Сталина и его сторонников, которые тогда оказались в большинстве в руководстве партии и государства, то была последняя капля: Троцкого вскоре окончательно отовсюду исключили и выслали в Казахстан, а потом и за границу.

И вот впервые за шестьдесят с лишним лет – разрешенная демонстрация едва-едва появившейся на свет оппозиции, недовольной медлительностью и непоследовательностью Горбачева: «Демократическая Россия», Межрегиональная депутатская группа, «Московская трибуна», тут же – какие-то монархисты, кадеты, ряженые. Место сбора – площадь у метро «Динамо». Разговоры в толпе: видели ли Ельцина? Пришел ли Ельцин? (Не помню, к стыду своему, что было на самом деле: то ли пришел, то ли нет). Никому и в голову не приходило идти в центр города. Разрешенный маршрут демонстрации – куда-то вбок, кажется, по Нижней Масловке и, минуя Новослободскую, к театру Советской Армии, впрочем, уже не помню. Но зато помню – впервые – российские триколоры над толпой. Впервые – немыслимые лозунги вроде: «Долой 6-ю статью!» – имелась в виду 6-я статья тогдашней Конституции СССР, законодательно закреплявшая за КПСС статус правящей партии.

Помню множество милиции, еще одетой и экипированной по старинке, - ни тебе шлемов с забралами, ни черной щегольской униформы, ни «Хаммеров». Менты были настроены как-то странно: одновременно и враждебно, и дружелюбно. Им тогда все это еще было в новинку, они порой вели себя как зеваки. Во всяком случае, у журналистов с удостоверениями программы «Время» проблем не было. Представители власти еще воспринимали нас как своих.

Один из милицейских начальников на мой вопрос о количестве демонстрантов доверительно прошептал: «Не меньше пяти тысяч».
И тут же добавил: «Но мы, конечно, дадим официальную цифру в несколько раз меньше». Другой милиционер поделился профессиональным секретом: оказывается, когда смотришь на толпу, особенно на большой площади, всегда кажется, что в ней гораздо меньше народу, чем есть на самом деле.

Репортаж мой в эфир вышел. Через несколько месяцев, в Москве сторонники «Демократической России» уже шествовали по Садовому кольцу, увлекая за собой стотысячные толпы. Милиционеры были уже гораздо агрессивнее. Кое-где виднелись уже и ОМОНовцы с дубинками и щитами. Власти, нервничая, цитировали милицейские сводки: 10 – 15 тысяч участников.
Корреспондент программы «Семь дней» – на это раз не я, кто-то другой – настаивал: минимум 100 тысяч.

Тот репортаж стал одним из последних. Через пару выпусков буквально накануне очередного эфира нам было объявлено: принято специальное решение Политбюро ЦК КПСС – рекомендовано программу «Семь дней» перенести в сетке вещания на другое время (читай – закрыть, потому что другого времени в сетке вещания для нее не было), а по воскресеньям восстановить регулярный выпуск программы «Время».

Через полгода Сагалаева убрали подальше от программы «Время» – методом почетной отставки: назначили зампредом Гостелерадио СССР, ответственным за развитие общественного телевещания (он, хитрый и умный, все понял и вскоре ушел в частный телевизионный бизнес).

Выражаясь на новомодном олбанском языке, РЖУНИМАГУ: еще тогда, в 1990-м нам обещали, что вот-вот в стране появится независимое от государства общественное телевидение – теперь за это, кажется, отвечает Дмитрий Медведев?

А тогда, в начале 90-х, милицейские источники и независимые СМИ еще долго вели спор: сколько народу пришло на очередной митинг или демонстрацию оппозиции. Последний раз всерьез спорили в августе 1991-го, когда в дни путча программа «Время» всерьез уверяла, что у Белого дома собралось несколько тысяч, в основном, зевак, а толпа собралась такая, что власть в стране поменялась. Любопытно, для программы «Время» все обошлось в итоге благополучно – пару-тройку лет отстоялась в ремонте, поползла дальше и благополучно вползла в наше время. Действительно, непобедимый вездеход!

В минувшую субботу в одном из репортажей о «Марше несогласных» в Питере – не помню, на каком канале, нынче отличить один от другого все труднее, – закадровый текст про то, что силы правопорядка, мол, вели себя сдержанно и не реагировали на провокации заезжих политических гастролеров, сопровождался картинкой, как два дюжих ОМОНовца лупят дубинками, таскают лицом по асфальту молоденькую демонстрантку. Глядя на это, я подумал: спустя почти двадцать лет наша телевизионная журналистика вернулась туда, откуда начинала.

Кстати, удивительно, что привели ее обратно те же самые люди, которые когда-то выводили ее из пропагандистского болота, во главе с нынешним руководителем ВГТРК Олегом Борисовичем Добродеевым. В 1989 он был заместителем Эдуарда Сагалаева, курировал программу «Семь дней», именно он посылал меня тогда снимать ту самую демонстрацию оппозиции. Впереди у него был славный путь: первый главный редактор «Вестей», создатель службы новостей НТВ и прочая, и прочая.

Сегодня Добродеев – человек, определяющий информационную политику практически на всех телеканалах страны, государственник и верный путинец. Правда, как сказал один острослов, в свое время, когда Олег Борисович возвращался на государеву службу, он рассчитывал, что станет Жуковским при Александре Втором, а оказался Победоносцевым при Александре Третьем.

Но не все еще потеряно. Не удивлюсь, если Добродеев, всегда тонко чувствовавший малейшие дуновения новых ветров, шагавший на полшага впереди общественного мнения, когда-нибудь встанет в первые ряды прорабов новой перестройки. Глядишь, и главным репортером обновленного Российского телевидения вместо Аркадия Мамонтова, гневного разоблачителя иностранных шпионов и находящихся у них в услужении предательских неправительственных организаций, станет корреспондент «Русской службы новостей» Ирина Воробьева, уволенная со своей радиостанции за то, что выступила на «Эхе Москвы» с рассказом о том, что на самом деле происходило на улицах Питера.

Наша отечественная история знавала и не такие метаморфозы, помяните мое слово.

Вот только с трактором, боюсь, опять ничего не получится.

Источник: http://www.gazeta.ru/column/kiselev/1450232.shtml