Теплым декабрьским утром в дверях моего номера в софийской гостинице появилась уборщица и как-то философски заметила: «СССР распустили». Поскольку по-болгарски я говорю как по-русски, то отшутиться мне ничего не стоило: «Как школьников на каникулы?» Она потерла глаз и тоже не без юмора ответила: «Ну тогда это, похоже, последние каникулы». Не анекдот, поняла я.

Лен Карпинский, с которым мы ездили в Болгарию представлять «Московские новости», воспринял новость сдержанно-сосредоточенно: «Только бы обошлось без крови». Крови к моменту развода было уже более чем – Баку, Тбилиси, Вильнюс…Дружба народов как-то рушилась на глазах, опровергая то, что каждый, выросший в СССР, считал аксиомой. Отработав три недели в Риге во время и после вильнюсских событий, когда казалось, что советские танки вот-вот перекроют всю Прибалтику, я совершенно точно поняла, что мезальянс между Россией и странами Балтии рассыпается у меня на глазах и никакие танки уже не помогут. Совсем скоро мы будем ездить туда по визам, а последним символом уходящего отсюда СССР станет, увы, печально знаменитый рижский ОМОН. Прибалтика «отваливалась», и почему-то это не казалось неестественным. А вот остальные…

Я выстреливала в Лена вопросами со скоростью пульса: «А как же нас пустят назад с советским паспортом? Это же уже другая страна». – «Паспорта будут менять еще лет десять, не сомневайся». – «У нас все так экономически устроено, что лампочки делают в одной республике, а патроны к ней в другой. Как же имущество-то делить при таком разводе? И как вся эта экономика будет работать?» – «Она и так не очень работает». – «А ВПК? Ведь ракеты же есть на Украине и в Белоруссии… Так чьи же это теперь ракеты?» – «Отстань!» – «А Байконур?!!!!»

В самолете по дороге домой, то есть в новую страну, мне снилась какая-то чушь про господина Джугашвили, которому не дают визу в Россию. Когда я проснулась, сидевший за мной молодой парень говорил своей соседке, что теперь битловский «Back in the USSR» может стать самым модным лозунгом «пожухших после путча коммуняк».

Формальный конец геополитической махины под названием СССР, по которой так модно теперь скорбеть, не вызывал у меня сожаления. Хоть тресни, не было никакого величия на обозначенном четырьмя буквами пространстве с пустыми прилавками, вычерпанным золотовалютными резервами, замерзшими скважинами и диким количеством никому не нужного оружия. Мамина же вскользь брошенная без пафоса фраза о том, что вдруг так случилось, что отчий дом и родительские могилы оказались за границей, вызывала щемящее чувство потери не на государственном, а на человеческом уровне.

В декабре 1991 года произошел ребрендинг страны – довольно торопливый, не до конца продуманный и не самый эффективный. Но неизбежный. Империи остались в ХХ веке, и, видит бог, мы тянули до последнего. С необычайной легкостью вместо одного президента пятнадцати республик образовались пятнадцать президентов пятнадцати стран, и это вполне серьезный стимул к невозврату. Перспектива реальной свободы со всеми ее плюсами и минусами перечеркнула «союз нерушимый». Собственно, холодной зимой 91-го открылись ворота особой зоны, просуществовавшей без года 70 лет. Последствия не могли быть легкими. Но если бы ворота не открылись, то довольно быстро их снесло бы так, что югославская трагедия померкла в сравнении. По сути, Беловежское соглашение стало мирным договором, который поколение СССР восприняло и воспринимает до сих пор как капитуляцию.

Источник: http://www.gazeta.ru/column/gevorkyan/1125739.shtml