Андрей Лошак: Рейтинг - страшнее цензуры
«Куда ни приедешь — везде кошмары»
— Андрей, а как происходит отбор тем? Приоритеты определяешь ты или, скажем, руководство канала?
— Процентов 80 того, что я в итоге делаю, — темы, которые я же и предлагаю. Если их не предлагает сама жизнь. Как в случае с той же Францией. Или вот как осенью — мы полетели снимать фильм про кровную месть, прилетели в Осетию утром… и тут в Нальчике случился штурм силовых ведомств. За двести километров от нас — стрельба, убивают людей. И в результате мы снимали именно про то, как там… убивают людей.
— Ты, помнится, и из Таиланда сделал репортаж одним из первых после цунами. Я так понял, что ты оказался там еще до событий… Это правда?
— Ну да. Это еще одна такая, в кавычках, «большая журналистская удача». Мы прилетели туда снимать про секс-туризм. И попали на одну из самых жутких катастроф нового времени. От эроса к танатосу. Чего только не видели — а такие вещи все равно сильно перепахивают… Впечатление было совершенно мистическое. Вспоминать это довольно страшно до сих пор. Страшно было с самого начала — когда таксисты за любые деньги отказывались везти от аэропорта к морю, мы до пятисот долларов дошли… Эта командировка меня основательно изменила.
— А тебя ничего тут не настораживает? Ты вот рассказываешь — приехали в Осетию, случайно началась стрельба, приехали в Таиланд — случайно началась катастрофа… Нету ощущения, что ты сам притягиваешь катаклизмы?
— Тьфу-тьфу, только два раза это было… за последний год… Не, знаешь, я бы не хотел быть такой… «воронкой». Как в «Ночном дозоре». Да нет… просто… кошмаров-то так много… куда ни приедешь — везде кошмары. Просто профессия такая. Кошмары — наша профессия. Кого интересуют хорошие новости?
— И как у тебя с мизантропией при такой профессии и таком везении? Не развивается?
— Абсолютно нет. Наоборот. После Таиланда, знаешь, очень много человеческого во мне снова проснулось… И вообще случаются в профессиональном поле такие истории, которые меня меняют. Я вот стал вегетарианцем — после сюжета про убийство…
— Нестандартная взаимосвязь.
— Нет, ну я никогда не хотел есть животных. Но ел. Нравилось есть — вкусно же… Как всем. И вот однажды убили знакомого моих знакомых… точнее — вот как все завязано! — знакомого как раз того парня, Володи, которого мы снимали в Таиланде. Там погибла его девушка, ее унесла волна. Мы с ним продолжали общаться. Он питерский человек. И одного из его знакомых убили фашисты. Убили не по национальным или расовым признакам, а за убеждения — он был антифашистом. Причем мирным, вовсе не каким-то боевым антифа: студент философского факультета… двадцатилетний мальчик. Я делал про это фильм, я снимал его родителей, ужасно трудно было работать — все боялись и не хотели ничего говорить… Но мы снимали, и я проникал в его систему взглядов, и постепенно передо мной рисовался портрет этого парня. Удивительного человека, настолько цельного и осмысленного в свои двадцать лет, жившего в этом возрасте настолько осознанно!.. Он вызывал у меня уважение, близкое к восхищению. А он, среди прочего, был «веганом». И это меня подтолкнуло. И я — нет, я не стал идейным «веганом», но стал просто вегетарианцем. Теперь слышу от циничных коллег одни насмешки про то, что помидоры тоже страдают, и про «как ты можешь есть картошку с четвертой степенью ожогов?». Ничего, держусь. Не ем живого. Самое тяжкое было тоже в Таиланде, но уже сейчас, мы там просто отдыхали. Там такие морепродукты! И такие дешевые! Думаю: блин, ну у них же даже глаз нету… они же тупые… Но нет. Я понял, что это тоже уже фашизм: одни живые существа, значит, достойны того, чтобы их не есть, а другие нет? Удержался.
«У нас шопинг-моллы — это новые церкви»
— И каких изменений от тебя еще ждать? В смысле — какова, например, последняя остроактуальная тема, лично затрагивающая Андрея Лошака?
— Сейчас вот снимал фильм про, скажем так, взаимоотношения людей с обществом потребления. Про религию консьюмеризма, с одной стороны, про протест, обществом потребления вызываемый, — с другой. Про «потреблятство» (западный бестселлер «Потреблятство. Болезнь, угрожающая миру» издан на русском в 2003-м. — А.Г.) и про то, как ему можно противостоять. Мы в Нью-Йорке снимали людей, которые едят с помоек. Это не нищие, это совершенно нормальные социально адаптированные американцы, для которых есть с помоек — гражданская позиция. Потому что Америка — страна перепроизводства и сверхпотребления. И они считают, что, переедая, они объедают весь остальной мир. У них ведь выбрасывается куча совершенно свежей прекрасной еды. Я ел ее вместе с ними. С помоек. Я ел сэндвич с моццарелой, вкуснейший, завернутый в упаковку, горячий еще, только из магазина!.. У этих людей, антипотребителей, — больная совесть. Я понимаю, что выглядит это, наверное, смешно. Нелепо. Особенно когда происходит в самом сердце Манхэттена, на 42-й стрит, где все самые понтовые театры и самые жирные рестораны… И вот посреди всего этого шляются парни с мешками, и собирают выброшенную пищу, и пытаются обратить в свою веру как можно больше американцев…
— Зато в России такая коллизия совершенно невообразима.
— Абсолютно! У нас пока шопинг-моллы — это новые церкви, в которых поклоняются языческим богам капиталистического изобилия. А там, на Западе, уже давно другое сознание. Там люди понимают хотя бы, что потреблять надо сознательно.
— А ты полагаешь, в России в целом можно сегодня уже говорить о какой-то сформировавшейся потребительской цивилизации с набором соответствующих проблем?
— В России — конечно, нет! В России проблема скорее обратная. Я же по стране мотаюсь много. Приезжаешь ты, например, в Тамань. Там все море — в шаландочках, в лодочках. Спрашиваю — что такое? Говорят, бычок идет и хамса. Отлично. Захожу в их единственный ресторан. И там нет ничего, кроме замороженной трески. Причем не российской. Как так может быть? Почему? Да только потому, что в людях уничтожены предприимчивость, культура потребления, люди привыкли питаться на своих кухнях, и вся провинция живет до сих пор так. Сам себе выращиваешь еду, сам готовишь, сам ешь. Первобытный строй. А русская потребительская цивилизация с ее индикатором в виде количества суши-баров существует и впрямь только в Москве, Питере, ну каком-нибудь Е-бурге. Мировой глобальной потребительской цивилизации Россия, в общем, и не интересна пока. Просто потому, что у нее нет денег… Но я в этом своем фильме вообще говорю о другом. О том, что в принципе в нашей стране сейчас утвердилось базовое убеждение, что потреблять — это круто. Это убеждение очень активно навязывается молодежной аудитории, телевидением в том числе: тачки, телки, тряпки — три «Т», а остальное все фигня. Мне это неприятно. Я за то, чтобы жить более осознанно. И мне поэтому важно показать этих нью-йоркских людей, которые выступают за самоограничение. Хотя я понимаю, что по ТВ они будут выглядеть как кучка придурков, которые бесятся с жиру, что только так это будет воспринято в нашей стране. Ну что ж делать — я, по крайней мере, пытаюсь!
«Я не смогу снимать истории про то, что едят на обед звезды»
— У тебя с твоим графиком жизни редкая даже для продвинутого русского человека возможность много видеть и много сравнивать… Как это влияет на восприятие своей страны? Грубо говоря — русофобом не становишься? Или, чем черт не шутит, наоборот?
— Нет… Нет, ну нельзя становиться русофобом. Нельзя просто. Это очень неправильно — не любить свою страну. Я абсолютно русский человек. Я часть этой культуры. Я часть этого тела. Если телом можно назвать язык — то я не ощущаю себя протезом, какой-то внешней искусственной деталью, я ощущаю себя внутри. Это, наверное, от Парфенова мне еще привилось. Какой-то не шовинистический, а сознательный патриотизм. Когда бывает… очень больно. Когда очень многие вещи в этой — моей — стране раздражают, бесят, и именно поэтому хочется о них говорить. Не хочется проходить мимо. Другое дело, что я ощущаю себя бессильным в каких-то политических баталиях, и ввязываться в них не вижу ни малейшего смысла. Хотя там-то, конечно, происходит полнейший беспредел.
— А на своем уровне ты цензуры не ощущаешь? У вас ведь в программе все-таки регулярно случаются сюжеты, которые ну настолько расходятся с отлакированной в целом телевизионной реальностью… Тебе острые темы не заворачивают?
— Мои темы иногда заворачивают не по соображениям цензуры, а потому, что это «не продается». Рейтинг, понимаешь ли. Мы все — рабы рейтинга. Это во многом гораздо страшнее цензуры. То, что мы делаем, должно хорошо продаваться, а многие темы, которые мне кажутся очень актуальными и важными, я не смогу продать в это время на этом канале. Если у тебя рейтинг ниже семи процентов — на тебя уже утром на летучке смотрят с прищуром… Я не могу себе позволить сделать умный фильм — но скучноватый. В семь тридцать вечера зрители уйдут на Петросяна, как пить дать! Но можно попробовать передавать мысль с помощью зрелищных вещей. Это не всегда удается — но пытаться надо. Не надо людей совсем-то за быдло держать, что сейчас на телевидении практикуют. Со зрителем можно договориться.
— Просто, кажется, у нас сейчас идиотизм аудитории преувеличивается — раз и стимулируется — два…
— Ну да. Происходит ситуация взаимного оглупления. Телевидение вроде как идет на поводу самых низменных запросов аудитории, подсовывая ей жвачку… и тем окончательно ее оглупляет. Приучает к жвачке и только жвачке. Вот чем были прекрасны «Намедни»? Тем, что они были разные. И их во всей пестроте объединяла харизматическая фигура Леонида Парфенова, который пытался подтянуть аудиторию до своего уровня. Сейчас с аудиторией говорят в лучшем случае наравне, а то и заискивая. «Всемирный Петросян», с одной стороны, — и кровища, которая хлещет в криминальных программах, с другой. Не боюсь этого говорить, хотя это и на нашем канале происходит. Это игра в поддавки, так — давя на самое примитивное, на смех и страх, — играть проще, но это тупиковый путь.
— А цензура в традиционном понимании — ее разве нету? Ну пускай не такая прямая, как в советское время… но ощущение от новостей — на любом канале! — разве ничего не напоминает? По-моему, от существования мелкого идеологического сита на ТВ уже деваться некуда…
— Все-таки меня это напрямую никак не касается. Никто не лезет в те социальные темы, которые я делаю. Никто не запрещает мне показывать все то убожество, в котором живет большинство нашего народа.
— А ты не боишься, что и до этого дойдет — руки дойдут? «Намедни» сначала тоже никто не запрещал. А потом они просто исчезли.
— Тогда многие люди просто уйдут с телевидения. И я уйду. Я не смогу снимать истории про то, что едят на обед звезды. И многие люди — зрители — уйдут от телевидения… Да многие уже ушли. Просто перестали смотреть.
— Причем это ведь, наверное, как раз вполне адекватные люди? Не потребители «всемирного Петросяна»?
— Ну да, это люди сознательные. Да среди моих знакомых масса народу уже не знает, что я там снимаю, потому что не включает ТВ! Но я думаю, что дело даже не в политической конъюнктуре. Просто пришли попсовые времена, когда слишком многое решает рыночная стоимость. А рынок определяется людьми с низкой потребительской культурой. Если раньше мне американское телевидение казалось очень тупым, то сейчас я, продолжая его смотреть, понял, насколько оно выше нашего. Раньше наше ТВ напоминало толстые журналы, которые можно было назвать какими угодно — скучными, архаичными… но не глупыми. А сейчас оно напоминает таблоид. А американское или британское ТВ ближе к цветному иллюстрированному еженедельнику, «потребительскому» — но совсем не глупому. Нам до него расти и расти. И если бы, главное, мы шли в эту сторону — то от нашего формата толстого журнала запросто могли бы перейти к чему-то более зрелищному, но не тупому. Осмысленному. Это то, чем занимался Парфенов, — такой infotainment, «развлечение плюс информация». А сейчас все свалилось в голое развлечение.
— Ты считаешь, это временно?
— Конечно. За десять лет телевидение сто пятьдесят раз поменялось. Наскучит и это, в конце концов! Потребительская культура так или иначе растет. Скоро перестанут смеяться шуткам Петросяна. Его дни сочтены. Я не пессимист! Я думаю, что бы ни происходило с властью, телевидение все же — к счастью — не в прямой от нее зависимости. И когда этот момент спроса на тупое и некачественное пройдет — а он непременно пройдет, — изменится и телевидение.
Источник: http://2006.novayagazeta.ru/nomer/2006/29n/n29n-s18.shtml |
| Категория: Под запись | Добавил: sibjourn (2006-Апр-21)
| Автор: Александр Гаррос
|
| Просмотров: 406 | Комментарии: 1
| Рейтинг: 0.0/0 |
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи. [ Регистрация | Вход ] |
